Взвыли струны, заплакали флейты, зароптали тревожно барабаны. Прекрасная Саломея подняла руки и замерла. Но музыка рванулась, и вместе с ней изогнулся гибкий стан. Чутко ловя струи мелодии, она плыла и вздрагивала в ставшем плотным воздухе. Босые ступни осторожно касались холодного пола. То плавно, то резко двигалось стройное тело.
Весь мир вокруг нее стал неподвижным. Музыка жаркого Востока уносила нежным потоком ее и всех смотрящих из реальности в мир чувств. Саломея безошибочно ловила сложный, меняющийся ритм. Шаг и взмах, жест и поворот. Прозрачное покрывало из виссона в ее руках то трепетало, как пламя, то рассекало воздух, как лезвие меча. И даже слуги остановились с подносами и не двигались с мест. Пьяненный и плененный Ирод забыл и о вине, и о стоявшем на столе мясе, струящем аромат. Глаза его не отрывались от танцующей девственницы и разгорались от подрагивания ее полной, белой груди. Резкие толчки крепких бедер приводили к бешеной тряске бахромы и монет. Тонкие пальцы Саломеи плели в воздухе арабески. Не кормившая грудь и не знающие беременности чресла двигались под тонкой тканью в чувственном танце. И только зеленые глаза, устремленные на Ирода, не выражали ни страсти, ни печали, ни веселья. Что было в них: желание? алчность? мольба? Ритм ускорялся. И в такт ее разгоряченному дыханию уже дышали тысяченачальники, старейшины и слуги. Одержимо кружилась она и чувствовала, как множество мелькающих перед ней лиц слилось в одного взалкавшего зверя. И вдруг мелодия оборвалась. Изможденная Саломея распростерлась на полу.